– Нет, мужики, патриархом мне не стать, потому как я человек женатый,
а патриарх и другие епископы – у нас монахи.
– Вот тебе и раз, – восклицает один из моих друзей–путейцев,
– а я думал, что у патриарха есть семья и дети, а он, значит, одинокий.
– Да, у таких людей не только семьи нет, но и друзей практически нет.
– Так это же неинтересно, если у тебя друзей нет!
Это же ни с кем по–людски и не выпьешь, и за столом не споёшь!
 
Иерей Александр Дьяченко
 

Еду за рулём, по радио ведущие дурными голосами поздравляют преданных слушателей. Всё это пропускается мимо ушей. И, вдруг, один из радиоведущих начинает рассказывать, что на праздничной мессе в Ватикане молодая женщина накинулась на папу Бенедикта Семнадцатого. Я хоть и немного знаю о католиках, но то, что Папа у нас не Семнадцатый, а Шестнадцатый, знаю наверняка.

– Дружок, – и я снисходительно улыбаюсь, ну оговорился парень, с кем не бывает, – шестнадцатый, ты уж мне, поверь.
А он, как будто, не слышит, и снова: – Семнадцатый! – Вот упёртый, – это я уже в раздражении, и выключаю канал.

Думаешь: – А слышит ли он сам, что несёт?

И сегодня у нас это сплошь и рядом, человек совершенно не в теме, но врёт таким уверенным голосом и не смущаясь! Словно его слово – истина в последней инстанции.

В нашем народе есть несколько тем, в которых разбираются все:

    Во–первых, это – сельское хозяйство,
    во–вторых – футбол,
    и, в третьих – дела церковные.
    (Есть еще и в–четвертых – медицина, все очень любят болеть)

Свои соображения по этим вопросам можно высказывать даже незнакомому человеку, сразу же после того, как проговорили с ним о погоде.

Не по этой ли причине позарастали бурьяном бывшие колхозные поля, позорно проваливаем футбольные матчи, и в храмах на службы собираются лишь жалкие горстки верных?

 
Помню, работал ещё на железной дороге, а сам уже заканчивал Свято–Тихоновский институт. Прихожу на работу, а мой коллега, человек, в интересах к церковной теме ранее незамеченный, вдруг выдаёт мне такую сложную богословскую сентенцию, что у меня от удивления открывается рот:
– Лёша, кто тебе это сказал?

Он добрый и хороший парень, не мог он такое сам придумать. Видимо, где–то от кого–то услышал или в районном брехунке прочитал, а журналист сам не разобравшись, завёл моего товарища в явную ересь. Начинаю ему объяснять, а он упёрся, и – ни в какую:

– Это, – говорит, – моя точка зрения на предмет веры.

Вот шельмец! Я уж ему и так, и эдак, – безполезно.

В конце концов, почти умоляющим голосом предлагаю окончить спор:
– Лёша, я уже заканчиваю богословский институт, поверь мне на слово, – ты неправ, и давай прекратим ненужные прения.

Лёха, всё ещё находясь в полемическом задоре, с сожалением махнув рукой, изобразил нечто: ладно мол, чисто из уважения к тебе, и, хлопнув дверью, вышел из курилки. И только тогда я прочитал на одном из разворотов газеты «Гудок» небольшую статейку, что и побудила моего товарища принять бойцовскую стойку.

 
Вообще–то, я хорошо и с благодарностью, вспоминаю ребят с железной дороги, вместе с которыми мне пришлось проработать целых десять лет. И самое главное, из того что вспоминается, – так это то, что почти никто из них никогда не ёрничал по поводу моей веры.

Скорее наоборот, им всё было интересно, например, их занимало, как живут священники? Их поражал и вызывал сочувствие тот факт, что священник может жениться только один раз, а если матушка даже с кем и согрешит, то батюшка должен её простить и принять назад, но жить с ней уже как с сестрой.

– Слушай–ка, Шурик, а вот ты сейчас институт закончишь, и что потом, в попы пойдёшь?
– Наверное, если благословят.
– Да, а потом, глядишь, и патриархом, станешь? А чего, ты парень башковитый, из тебя путный патриарх получится.

Я объясняю:
– Нет, мужики, патриархом мне не стать, потому как я человек женатый, а патриарх и другие епископы – у нас монахи.
– Вот тебе и раз, – восклицает один из моих друзей–путейцев, – а я думал, что у патриарха есть семья и дети, а он, значит, одинокий.

– Да, у таких людей не только семьи нет, но и друзей практически нет.
– Так это же неинтересно, если у тебя друзей нет, это же ни с кем по–людски и не выпьешь, и за столом не споёшь!

– Не выпьешь – ладно, а вы знаете, что монахам, а патриарх у нас монах, не позволяется вкушать ни мяса, ни сала?

Вот здесь вся бригада разом и оторопела. Потом всё тот же разговорчивый путеец начинает выстраивать логическую цепочку.

– Ты ведь говоришь, что патриарх у вас самый главный, так? И он что же, не может приказать, чтоб ему колбаски принесли?
– Нет, ты не понимаешь, – пытаюсь я противостать логике его мысли, – ему не то чтобы не дают колбасы, нет, он её сам не ест, не положено ему, поскольку патриарх – монах.

Ребята соображают и пытаются зайти с другого конца:

– Вот ты нам скажи, патриарх живёт во дворце?
– Ну не то чтобы во дворце, ему по статусу положена резиденция, типа большой дачи, с охраной и обслугой.
– Значит, у него в апартаментах наверняка должен быть холодильник, так?
– Ну, конечно.
– А если у него есть холодильник, значит, в холодильнике должна быть колбаса! Он же главный, закрылся себя в кабинете, достал колбаски и нарезай наискосок.

Нет, Шурик, ты здесь чего–то сам не допонимаешь. Какого рожна становиться начальником, если бабу тебе нельзя, выпить тебе не с кем, даже колбаски, и той не дают? Так что ты этот вопрос потщательнее изучи и доложи нам, но только так, как есть на самом деле.

 
Сами–то путейчики мясо кушают с удовольствием. Я припоминаю, зайдёшь зимой в их бытовку, особенно в ночную смену, так всегда у них на столе спиртик и полная сковородка мяса. Я ещё тогда у ребят интересовался, где они мясо берут, у проводников что ли покупают, так это сколько же денег нужно?
– Нет, не у проводников, они его сами растят, ты обращал внимание, сколько вокруг их будки собак крутится? Вот это и есть их ферма.

До меня дошло, так вот почему они столь заботливо подкармливают щенков, а я всё думал, что наши путейцы такие безкорыстные любители дикой природы. У них на участке постоянно жила пара собак, вот их помёт ребята растили и потом же им и закусывали.

А с чего бы это тогда они зимой при морозах с расстёгнутыми телогрейками работают? Как ни посмотришь на их счастливые вечно красные на морозе физиономии, и думаешь:
– Ну почему я такой хлюпик, чуть что – и на больничный? А ребята, оказывается, собачатинкой от холодов спасаются!
– А мне путейцы никогда не предлагали с ними мяса покушать, – делюсь мыслями со своими составителями.
– Так и не предлагали, на всякий случай, ты же верующий. Может тебе такого нельзя?

Я не хочу сказать, что мои товарищи были живодёрами какими, нет, собачатина – дело вынужденное. Попробуй, помаши ночь кайлом при минус двадцати пяти.

 
На самом деле это люди с весьма тонким устроением души.

 
Вот был у них в бригаде пожилой уже человек, Тимофеечем его звали. Помню, сидит он грустный–грустный, ни с кем не разговаривает.
– Что это с Тимофеечем случилось, на нём лица нет?

– У него трагедия, – улыбаются путейчики, но тихонько так, чтобы дед их не услышал. А потом он и сам мне о причине своей грусти рассказал.

– Ты понимаешь, Шурик, я же к ней, всё равно, что к родной дочери относился. Я же её, можно сказать, любил, а она со мной так поступила. Подло поступила, обидела старика. Я её ещё котёнком купил в Москве на выставке, так она мне приглянулась. С руки кормил, наглядеться на неё не мог, а когда пришло время котятам идти, то я это дело взял под собственный контроль. Сперва ко всем нашим котам во дворе присматривался, но подходящей кандидатуры не нашёл. Ходил, старый дурак, по подвалам, всех кошаков в округе переглядел. Наконец остановился на одном красавце. Думаю: "Вот таких мне котят и нужно".

Приманил его и отнёс к своей любимице. А она, безсовестная, два часа с ним по комнате гонялась, а к себе так и не подпустила. Так я ей потом ещё троих кандидатов приносил – и ни в какую, не хочет папочке угодить. Я уже измучился с ней.

А она выходит на балкон. И оттуда, представь себе, с третьего этажа сиганула во двор. Как я за ней по лестнице бежал, думал, сердце из груди выскочит. Выбегаю, а она уже снюхалась с самым отвратительным во дворе котом, и короче, совершил он с ней своё чёрное дело, и теперь жду приплод, таких же, как папаша. Кривых, облезлых и одноглазых.

Я слушал старика, и с одной стороны, это действительно было смешно, а с другой, человек неподдельно страдал, и мне было его жалко.

 
Один только Ваня, составитель из нашей бригады, мой одногодка, как выпьет, так и начинает:
– Шурик, а знаешь, кто ты такой? Ты – дрянь...

Потом через минуту: – И все святые твои – тоже дрянь, а Библия ваша, вообще – гадость.

Не любил я его пьянок, а запивал человек частенько. Как–то попробовал поговорить с ним на трезвую его голову:
– Ты же самостоятельный мужик, Ваня, зачем Церковь ругаешь?

И так хорошо поговорили, на трезвую голову–то. Оказалось, что сам он из–под Козельска и учился в СПТУ, которое в советские годы располагалось как раз на территории монастыря.

– У нас трактора в Оптиной прямо в храмах стояли, и учебные классы там были. Кладбищенские памятники посносили, и мы на могилках тамошних монахов с пацанами в футбол гоняли.

Вот такая беда. Иван с нами ещё некоторое время поработал, а потом ему небольшое наследство досталось, и решил он пойти в торговлю. Накупит мелким оптом масла сливочного, тушёнки, печенья, и торгует прямо с земли. А холодно, он полдня простоит, потом – за бутылкой, и жена, ему помогая, тоже потихоньку втянулась. Под вечер пьяные отдадут товар за гроши и снова пить.

Через год такой торговли мой Ваня перебрался на одну большую помойку под Москвой. Всё спустили: и квартиру, и гараж. Бедные дети! (у них были мальчик и девочка). Вот так и подумаешь, сколько таких ваней в своё время через опоганенные святыни прошло, и многое становится из сегодняшней жизни понятно. Кто уцелел, а кого–то, как Ваню, зацепило.

 
Был у нас ещё один очень интересный работник. Работал он хорошо, надёжно, но и пил тоже славно. Короче, надоели жене его постоянные пьянки, и уговорила она его... – нет, не кодироваться. Повезла в Москву к корейцам, лечиться иглоукалыванием. Он нам потом рассказывал:
– Лежишь себе, а тебя такая маленькая кореяночка всего иглами истычет и музыку тебе включает. Вот ты и слушаешь с полчаса. Несколько раз так ездили. И что ты думаешь, однажды утром просыпаюсь. Выходной день, у меня по расписанию – выпить, а я не хочу. Представляешь, я даже испугался. Наливаю стопарик, пробую его в себя залить, а он не льётся!

Я весь день промучился, а утром на работу. Надеялся, что к вечеру после смены, эта беда пройдёт, и я с ребятами, как нормальный мужик, после напряжённого трудового дня, – а оно не лезет! Жена–то как рада. И тёща рада. А мне тяжело, мне же делать нечего. Книжек я не читаю, гаража у меня нет, телевизор не люблю. Раньше домой пришёл, стакашок пропустил и спать, как хорошо! А теперь брожу по квартире что приведение.

Жена мне удочку купила и спровадила на зимнюю рыбалку. Там рыбаков на речке полно, но все со своим "подогревом". А через это и общение между людьми завязывается, а я не пью, и везде один, прямо как прокажённый какой...

Скорее бы весна, и на дачу. Там есть чем заняться. Слушай–ка, мы вот тогда про патриарха с ребятами говорили, он же, как ты говоришь, семьи не имеет, водку не пьёт, работать ему не надо. И чем же он тогда занимается? Я хоть только эту зиму мучаюсь, а он, получается, всю жизнь страдает. Может он тоже весну ждёт, картошку там у себя на даче посадить?

Смотрит он на меня, а я уже откровенно смеюсь, не могу сдержаться.
– А чего тут такого, – обижается мой собеседник, – пару ведёрок картошечки в день посадил, как славно, сам размялся и время убил.

 
Уже незадолго до окончания мною института в бригаду к путейцам прислали с другого участка нового работника. Молчаливый, небольшого роста, неказистый человечек. Вперёд никогда не лезет, и что самое удивительное, не пьёт. Ребята расспрашивали, что, мол, за причина: кодировался, или баптист?

А оказалось, что Вова, так звали нового члена бригады, просто деньги копит. И нужны они ему, чтобы купить мебель. Знакомый его подтвердил, что мебель у них в доме, действительно, вся какая–то колченогая, и от парня отстали, каждый имеет право на своих "тараканов".

Вова работал хорошо, и заработки у ребят были неплохие. К концу года он купил домой кухню. Хороший набор, с женой выбирали. Установили и решили отметить. Выпили и стали смотреть телевизор. И как раз в это время по ящику выступал наш замечательный певец Николай Басков, и Вовина жена, забыв о ревнивом характере своего мужа, имела неосторожность лестно отозваться и о самом певце, и о его внешнем виде и замечательном голосе. Как результат, у Вовы включилось что–то в голове, он опрокинул в себя ещё пару рюмок и пошёл в сарай за топором. Потом он вернулся в дом, и, не взирая ни на какие протесты супруги, с криком:
– Вот пускай твой Басков тебе новую мебель и покупает! – набросился на обеденный стол. Через несколько минут вся кухонная утварь, доставшаяся долгим непосильным трудом, превратилась в щепки.

А со следующего рабочего дня, Вова, протрезвевший и терзаемый раскаянием, вновь принялся копить на новую кухню. И ведь накопил. И снова поход по магазинам, и снова приятные хлопоты по доставке новой мебели, установка и подгонка столов и ящичков, пахнущих дурманящим запахом свежего мебельного лака.

Наконец вкручен в стену последний шуруп, и жена, наученная горьким опытом, уже не включает телевизор, более того, женщина говорит мужу множество приятных и лестных для мужского самолюбия слов. И после того, как Вова выпил рюмку–другую, он вдруг с отчаянием понял, что жена ему врёт...

Он встал и подошёл к зеркалу. Вова смотрел на своё маленькое тельце и некрасивое лицо. Он представил себе Колю Баскова, сравнил его с собой, и снова убедился в том, что ему врут. Он выпил ещё пару рюмок водки пошёл в сарай за топором. И не смотря на истошные вопли жены, с криком:
– Я не люблю, когда мне врут! – … и дальше, всё по отлаженному сценарию.

На следующий рабочий день Вова вновь приступил к своему нелёгкому сизифову труду, а мне пришло время рукополагаться в священники.

 
Когда мы начинали восстанавливать храм, в котором сейчас служим, то куда я только не обращался в поисках средств. Зашёл и к начальству на прежнее место работы, а потом пошёл навестить ребят на горку, рассказал о своих проблемах. Просто поделился с ними, а через неделю, перед самым Новым Годом, ко мне приехали двое путейцев и привезли деньги, что собрали между собой.

Я оторопел: – Откуда так много?

– Да это, в основном, Вова тебе просил передать, говорит, мол, на новую кухню копил, но уже боится. Думает, что всё одно их в пыль превратит, а у тебя хоть в дело пойдут.

И потом, ты же, считай, из нашей бригады вышел, а раз мы своего священника вырастили, значит, мы за тебя и отвечаем. Короче, чтоб у нашего не хуже было, чем у людей.

И ещё несколько лет мои ребята, в одно и то же время, присылали деньги, просто привозили и отдавали (я их уже ни о чём не просил).

Простые работяги, наивные и смешные, они первыми пришли мне на помощь, другие подтянулись потом, после того, как увидели, что храм стал восстанавливаться. Со временем я покрестил их детей, венчал их самих и отпевал их близких. А к кому они ещё пойдут?

Про Вову рассказывают, что с ним произошло что–то непонятное. На удивление, парень перестал крушить мебель, наконец–то купил в дом кухню, детскую обставил, прихожку. А теперь собирается жене большую кровать купить, точно такую же, как у героев в бразильских сериалах.

– По началу она, когда он деньги на новую кухню тебе отдал, волосы на голове рвала, а теперь, когда такое чудо с мужем произошло, так и сама в церковь заходить стала, свечки ставит, всё Бога за Вову благодарит.

Такая вот история почему–то вспомнилась под Новый год.

Священник Александр Дьяченко

http://af0n.ru/Svyashennik-Aleksandr-Dyachenko